Хроники забытых сновидений [litres] - Елена Олеговна Долгопят

Научу вас слышать и слушать. Практики и приемы. Адрес и время занятий…

Где-то в переулке за Красными Воротами в осеннем промозглом дворе флигелек.

Если вы еще живы…

День был 30 ноября, год 1997‑й.

Борю тогда уволили, и домой он не торопился. Денег выписали под расчет, есть чем заплатить за урок. Вдруг поможет.

Бог милостив…

А какой Бог, христианский, языческий, иудейский? Кто-то, может, и разберет, но не я, не Боря; мы люди маленькие, крохотные, обрывки старых объявлений на фонарном столбе.

Девяностые – новое средневековье. Все может быть, все.

Темная низкая арка, маленький двор. На двери в подъезд то же самое объявление:

Если вы еще…

Мы еще, да.

Поздним вечером Боря рассказывал жене про объявление, про холодный ветер, про маленький двор. Рассказывал, не торопясь и не горюя (так велел учитель) по утраченной работе; по теплому месту в закутке, по заведенному, как хронометр, порядку.

Боря наслаждался домашним уютом, тешил себя вниманием доброй жены (вот с кем ему повезло!). Учитель не велел и уютом наслаждаться, но Боря не умел себе в этом отказать.

– Да что же это за учитель такой? – спрашивала Лида (имя жены казалось Боре сладким и прозрачным, как леденец).

– Я тебе для начала опишу место. Обыкновенная квартира в старом московском доме, я уж не знаю, когда выстроенном, до Наполеона или сразу после. И потолки там, и окна. Но квартира коммунальная, комната небольшая. Диван вдоль стены, мне на нем места недостало, я сел так, на полу.

– Холодно! – обеспокоилась жена.

– А я пальто догадался подстелить.

Учитель наблюдал за ними из кресла. Поднимался, прохаживался, останавливался подолгу у окна, которое выходило во двор. Он спросил Борю, что же он хочет, за чем пришел. И Боря все пытался объяснить и в конце концов объяснил, что надеется научиться оказываться в нужном месте и в нужное время, но для начала не попадать не в то время и не туда.

– Вот как, например, потерял я работу? – объяснял Боря жене. – Спешил очень утром, летел к лифту. Мне бы остановиться, пусть едет без меня, но нет, рванул. И оказался лицом к лицу с директором. Один на один. И поднимались мы долго, время как будто стало вязким. И все это долгое вязкое время директор меня разглядывал. А у меня нос красный, замерзший, губы потрескались.

– А я тебе говорила насчет помады.

– Я не женщина.

– Да ей все равно, женщина ты или мужчина, она бесцветная, гигиеническая, питает и увлажняет.

– Ладно, что уж. Мы ехали, он смотрел и молчал, молчал, а вечером пришла тетка из кадров и сказала, что начальник все обо мне выспрашивал: и какую должность занимаю, и как долго, и кто меня рекомендовал, и как часто болею и не страдаю ли алкогольной зависимостью.

– Выходит, он твое имя помнил.

– Никак нет, этим он свою память не отягощал. Спросил кадровичку, кто это у нас такой маленький, чернявый, лысый, с большим носом, в глаза не смотрит, грязь натащил в лифт. Полистал дело и велел сократить мою должность вместе со мной.

– Дурак какой.

– Зарплату хорошую платил.

– Ничего, перебьемся.

– Что бы я без тебя делал? Пропал бы.

– Точно, – согласилась жена.

– Я так и сказал учителю, что без тебя пропал бы совсем, а он ответил, что, значит, Бог меня бережет и направляет. «Вам надо настроить слух», – так он сказал. И дальше мы упражнялись в отрешении от всяческих мыслей и забот. И на какую-то секунду мне удалось оказаться в полной тишине и забвении себя.

Такими ли точно словами объяснялся Боря с женой, не могу поручиться.

Боря занимался три месяца (два раза в неделю по три часа). Отрешиться от себя, стать прозрачным получилось только раз, на первом занятии (об этой секунде он и говорил жене). Ему мечталось секунду повторить, а то и продлить, он выполнял упражнения, запоминал наставления, практиковался дома, но всё безуспешно. Правда, Лида уверяла, что Боря стал спокойнее.

– Ты, как начал учиться, ни одной чашки не разбил, так что не переживай, не напрасно платим за уроки.

Общим счетом вышло восемь занятий, девятое (уже оплаченное) не состоялось.

Боря ждал долго; товарищи его разошлись, а он все стоял у заветной двери, надеялся. Ему казалось, чувствовалось, надо подождать, потерпеть. И он дотерпел.

Явился громадный мужик и попросил отвалить от двери:

– Это моя квартира.

– А вот комната …

– И все комнаты в ней мои. И кухня. И сортир.

– А вот учитель …

– Что? Кто? Учитель? Что ты говоришь! А я думал, он жулик. Не знаю. Смылся. Не знаю куда. Он мне не доложил, а я не спросил.

Мужик посмотрел на Борю насмешливо, но без раздражения. И Боря вдруг спросил:

– Вам бухгалтер нужен?

Бог его знает почему, ничто к этому вопросу не располагало.

Мужик не удивился. Поинтересовался:

– Образование какое?

– Высшее. МИИТ. Прикладная математика.

– О.

– Красный диплом. И бухгалтерские курсы. И опыт работы есть. Два года.

На обратном пути Боря приблизился к столбу, нашел обрывок заветного объявления.

Бог милостив…

Да.

Настала в Бориной жизни счастливая полоса. Работа, зарплата, здоровье, жена, дети (а их народилось у Бори сразу двое в декабре девяносто седьмого) – все было в порядке. И Боря похорошел, выпрямился, выправился, глаза научился без нужды не отводить. Научился смеяться без стеснения, отказывать с твердостью, не суетиться и не пугаться перемен.

Работал Боря размеренно, по графику, с девяти до шести. Вечером с радостью спешил домой. Ему нравился родной семейный дух. Нравилось целовать жену в мягкие губы. Переодеваться в домашнее, свободное. С нарочитой опаской брать на руки детей. Ужинать. Слышать голос жены. Нравилось выходить с ней в люди (он умел уговорить тещу посидеть с близнецами, у него вообще наладились с ней отношения).

Друзья спрашивали, как Боре удалось так счастливо перемениться. Боря охотно рассказывал про объявление (помнил каждое слово), про занятия.

– Я не особо преуспевал, но как действовать, понял. И как не действовать. Если коротко – меньше шума. Меньше говори, даже и с самим собой. Слушай. Доверяй чувству. Элементарно.

Год прошел, и второй уже подходил к концу. Боря возвращался домой в прекрасном расположении духа. Он воображал новогоднюю ночь. Она на исходе. Гости разошлись. Близнецы спят. Он подходит к жене со спины, целует в шею. Мягкие, чуть влажные волосы щекочут нос.

Боря был один на остановке. Забыл мысли, фантазии, шум. Стоял пустой, прозрачный, как бы и не существующий. Боря был отрешен, но замечал огни, прохожих, искрящийся снежными кристаллами